Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами,
Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь
тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
Точно
то же следует сказать и о всяком походе, предпринимается ли он с целью покорения
царств или просто с целью взыскания недоимок.
— Это денег-то не надо! Ну, это, брат, врешь, я свидетель! Не беспокойтесь, пожалуйста, это он только так… опять вояжирует. [Вояжирует — здесь: грезит, блуждает в
царстве снов (от фр. voyager — путешествовать).] С ним, впрочем, это и наяву бывает… Вы человек рассудительный, и мы будем его руководить,
то есть попросту его руку водить, он и подпишет. Принимайтесь-ка…
«Мы — искренние демократы, это доказано нашей долголетней, неутомимой борьбой против абсолютизма, доказано культурной работой нашей. Мы — против замаскированной проповеди анархии, против безумия «прыжков из
царства необходимости в
царство свободы», мы — за культурную эволюцию! И как можно, не впадая в непримиримое противоречие, отрицать свободу воли и в
то же время учить темных людей — прыгайте!»
«”И дым отечества нам сладок и приятен”. Отечество пахнет скверно. Слишком часто и много крови проливается в нем. “Безумство храбрых”… Попытка выскочить “из
царства необходимости в
царство свободы”… Что обещает социализм человеку моего типа?
То же самое одиночество, и, вероятно, еще более резко ощутимое “в пустыне — увы! — не безлюдной”… Разумеется, я не доживу до “
царства свободы”… Жить для
того, чтоб умереть, — это плохо придумано».
Я б им царство-то управил!
Я б казны им поубавил!
Пожил бы я всласть,
Ведь на
то и власть!..
— Да, да, — продолжает
та. — Пришли последние дни: восстанет язык на язык,
царство на
царство… наступит светопреставление! — выговаривает наконец Наталья Фаддеевна, и обе плачут горько.
— Вперед, вперед! — говорит Ольга, — выше, выше, туда, к
той черте, где сила нежности и грации теряет свои права и где начинается
царство мужчины!
В Петербурге Райский поступил в юнкера: он с одушевлением скакал во фронте, млея и горя, с бегающими по спине мурашками, при звуках полковой музыки, вытягивался, стуча саблей и шпорами, при встрече с генералами, а по вечерам в удалой компании на тройках уносился за город, на веселые пикники, или брал уроки жизни и любви у столичных русских и нерусских «Армид», в
том волшебном
царстве, где «гаснет вера в лучший край».
У него в голове было свое
царство цифр в образах: они по-своему строились у него там, как солдаты. Он придумал им какие-то свои знаки или физиономии, по которым они становились в ряды, слагались, множились и делились; все фигуры их рисовались
то знакомыми людьми,
то походили на разных животных.
Тогда, разумеется, начнется, так сказать, всеобщее окисление; прибудет много жида, и начнется жидовское
царство; а засим все
те, которые никогда не имели акций, да и вообще ничего не имели,
то есть все нищие, естественно не захотят участвовать в окислении…
А был
тот учитель Петр Степанович,
царство ему небесное, как бы словно юродивый; пил уж оченно, так даже, что и слишком, и по
тому самому его давно уже от всякого места отставили и жил по городу все одно что милостыней, а ума был великого и в науках тверд.
Возделанные поля, чистота хижин, сады, груды плодов и овощей, глубокий мир между людьми — все свидетельствовало, что жизнь доведена трудом до крайней степени материального благосостояния; что самые заботы, страсти, интересы не выходят из круга немногих житейских потребностей; что область ума и духа цепенеет еще в сладком, младенческом сне, как в первобытных языческих пастушеских
царствах; что жизнь эта дошла до
того рубежа, где начинается
царство духа, и не пошла далее…
По основании
царства Гао-ли судьба, в виде китайцев, японцев, монголов, пошла играть им,
то есть покорять, разорять, низвергать старые и утверждать новые династии.
1. В
то время ученики приступили к Иисусу и сказали: кто больше в
Царстве Небесном? — читал он.
4. Итак, кто умалится, как это дитя,
тот и больше в
Царстве Небесном...
Погубить же, разорить, быть причиной ссылки и заточения сотен невинных людей вследствие их привязанности к своему народу и религии отцов, как он сделал это в
то время, как был губернатором в одной из губерний
Царства Польского, он не только не считал бесчестным, но считал подвигом благородства, мужества, патриотизма; не считал также бесчестным
то, что он обобрал влюбленную в себя жену и свояченицу.
Прочтя нагорную проповедь, всегда трогавшую его, он нынче в первый раз увидал в этой проповеди не отвлеченные, прекрасные мысли и большею частью предъявляющие преувеличенные и неисполнимые требования, а простые, ясные и практически исполнимые заповеди, которые, в случае исполнения их (что было вполне возможно), устанавливали совершенно новое устройство человеческого общества, при котором не только само собой уничтожалось всё
то насилие, которое так возмущало Нехлюдова, но достигалось высшее доступное человечеству благо —
Царство Божие на земле.
Социальная утопия Маркса, не менее чем Фурье, заключает в себе идею совершенного, гармонического состояния общества, т. е. веру в
то, что таким может быть
царство Кесаря.
И думается, что для великой миссии русского народа в мире останется существенной
та великая христианская истина, что душа человеческая стоит больше, чем все
царства и все миры…
В Париже — последнее истончение культуры, великой и всемирной латинской культуры, перед лицом которой культура Германии есть варварство, и в
том же Париже — крайнее зло новой культуры, новой свободной жизни человечества —
царство мещанства и буржуазности.
А когда оно начинает слишком интересоваться человеком,
то это самое плохое, оно начинает порабощать не только внешнего, но внутреннего человека, между
тем как
царство Духа не может вместиться в
царство Кесаря.
Противоречие марксизма в
том, что
царство свободы, на которое направлены все упования, будет неотвратимым результатом необходимости.
Она уже не требует
тех сакрализаций, которых требовало
царство Кесаря в прошлом.
Мессианизм переносился на
царство Кесаря, в
то время как он должен быть обращен к
царству Духа, к
царству Божьему.
Она определяется силой жертвенного духа народа, его исключительной вдохновленностью
царством не от мира сего, она не может притязать на внешнюю власть над миром и не может претендовать на
то, чтобы даровать народу земное блаженство.
Между
тем в христианстве есть мессианское ожидание второго явления Христа в силе и славе, есть мессианское искание
царства Божьего, как на небе, так и на земле, возможное ожидание новой эпохи Духа Святого.
Свобода возможна лишь в
том случае, если кроме
царства Кесаря существует еще
царство Духа, т. е.
царство Божье.
Они получили от Гегеля веру в
то, что в историческом процессе есть смысл и что историческая необходимость ведет к мессианскому
царству.
То же отождествление двух
царств и двух порядков мы находим у Гегеля, у Маркса, у О. Конта, у Шпанна, в коммунизме и фашизме.
Одно из главных классических возражений Цельса против христианства заключается в
том, что христиане плохие, не лояльные граждане государства, что они чувствуют себя принадлежащими к другому
царству.
Свобода человека в
том, что кроме
царства Кесаря существует еще
царство Духа.
Совершенный и гармоничный строй в
царстве Духа вместе с
тем будет
царством свободы.
Неверно было бы сказать, что марксисты-революционеры считают все дозволенным, но они считают все дозволенным относительно врага, представляющего
царство дьявола, эксплуатации, несправедливости,
тьмы и реакции.
Те, которые хотели возвысить идею Бога, страшно принизили ее, сообщив Богу свойства, взятые из
царства кесаря, а не
царства Духа.
Исключительное господство восточной стихии в России всегда было рабством у женственного природного начала и кончалось
царством хаоса,
то реакционного,
то революционного.
Борьба за большую социальную справедливость должна происходить независимо от
того, во что выльется
царство Кесаря, которое не может не быть мещанским
царством и не может не ограничивать свободы духа.
Отождествление
царства Духа с
царством Кесаря в
той или иной форме есть ложный монизм, неотвратимо порождающий рабство.
Это вместе с
тем будет победа над ложными формами социальной мистики, победа
царства Духа над
царством Кесаря.
Герцен почуял это победное шествие
царства мещанства и содрогнулся от отвращения, искал спасения от него в России, в русском крестьянстве [
Тот же Герцен пророчески предсказал
царство прусского милитаризма и неизбежность столкновения с ним.].
Так как
царство Божие есть
царство абсолютного и конечного,
то русские легко отдают все относительное и среднее во власть
царства дьявола.
Ровно восемь веков назад как мы взяли от него
то, что ты с негодованием отверг,
тот последний дар, который он предлагал тебе, показав тебе все
царства земные: мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к полному окончанию.
То, что я говорю тебе, сбудется, и
царство наше созиждется.
Не смущало его нисколько, что этот старец все-таки стоит пред ним единицей: «Все равно, он свят, в его сердце тайна обновления для всех,
та мощь, которая установит наконец правду на земле, и будут все святы, и будут любить друг друга, и не будет ни богатых, ни бедных, ни возвышающихся, ни униженных, а будут все как дети Божии и наступит настоящее
царство Христово».
Вместо
того чтоб овладеть людскою свободой, ты умножил ее и обременил ее мучениями душевное
царство человека вовеки.
— Коли ты царь, — промолвил с расстановкой Чертопханов (а он отроду и не слыхивал о Шекспире), — подай мне все твое
царство за моего коня — так и
того не возьму! — Сказал, захохотал, поднял Малек-Аделя на дыбы, повернул им на воздухе, на одних задних ногах, словно волчком или юлою — и марш-марш! Так и засверкал по жнивью. А охотник (князь, говорят, был богатейший) шапку оземь — да как грянется лицом в шапку! С полчаса так пролежал.
А
то, в бытность мою в Москве, затеял садку такую, какой на Руси не бывало: всех как есть охотников со всего
царства к себе в гости пригласил и день назначил, и три месяца сроку дал.
— Да притом, — продолжал он, — и мужики-то плохие, опальные. Особенно там две семьи; еще батюшка покойный, дай Бог ему
царство небесное, их не жаловал, больно не жаловал. А у меня, скажу вам, такая примета: коли отец вор,
то и сын вор; уж там как хотите… О, кровь, кровь — великое дело! Я, признаться вам откровенно, из тех-то двух семей и без очереди в солдаты отдавал и так рассовывал — кой-куды; да не переводятся, что будешь делать? Плодущи, проклятые.
Как только начала заниматься заря, пернатое
царство поднялось на воздух и с шумом и гамом снова понеслось к югу. Первыми снялись гуси, за ними пошли лебеди, потом утки, и уже последними тронулись остальные перелетные птицы. Сначала они низко летели над землей, но по мере
того как становилось светлее, поднимались все выше и выше.
«И с
той поры мое
царство растет.